– С кем из сведущих людей ни поговоришь, слышишь одно и то же: последние 20 лет трудно назвать удачными для российского высшего образования. Что же случилось, Евгений Михайлович?

– Для ответа на этот вопрос необходим исторический экскурс, в котором ограничусь лишь своим направлением. Так вот, в СССР было всего несколько вузов, которые на достаточно высоком уровне готовили кадры по лесному профилю. Причем по территории страны учебные заведения располагались настолько грамотно, что решали конкретные задачи региона и страны в целом. Ведь лес – явление географическое, и готовить на Дальнем Востоке тех, кто будет работать в Европейской части России, мягко говоря, нелогично. Московский лесотехнический институт был ориентирован на центр страны, академия в Ленинграде – на Северо-Запад, для Черноземного района и лесостепной зоны работали вузы в Воронеже и Брянске, Сибирь охватывал институт в Красноярске, Дальний Восток – в Уссурийске. Наш Марийский политех готовил кадры для Среднего Поволжья и вятских лесов.

– То есть, все было организовано грамотно?

– Грамотно. А теперь о причинах кризиса. Часть сложностей возникла из-за плохого финансирования, часть – из-за демографического кризиса. Но не надо и с самих себя снимать вину. Мы, работники профессионального образования, в какой-то степени сами загнали себя в угол в угоду интересам отдельных личностей и групп ученых, эгоизму субъектов федерации. Идея самостоятельности, автономности, провозглашенная когда-то Борисом Ельциным, охватила и сферу образования.

– Идея суверенности.

– Вот-вот. И пошло-поехало. Почти каждый регион стал считать своим долгом открыть подготовку кадров для лесного хозяйства – кто при университете, кто – при сельхозвузе. Те же процессы коснулись и среднего образования. Лесотехнические школы волшебным образом превратились в техникумы, техникумы – в институты; возникли десятки филиалов.

– Это называется девальвацией.

– Абсолютно точно. Причем наше образовательное сообщество не воспротивилось этому. Думали так: если регион откроет лесной факультет, кадрами себя обеспечит. А школы-то нет! Учить некому, материальная база слабая. Учебные хозяйства остались там, где готовили прежде, а в новых ничего не появилось. Учили на пальца/х. Это фактически сплошная массовая профанация. В результате – эффект бочки с худым дном: сколько ни лей, не переполняется.

– Но объективно дипломированных специалистов стали выпускать больше. Откуда же проблема с кадрами?

– Во-первых, качество подготовки слабое, а если знаний нет, человек не станет работать в лесном хозяйстве. Во-вторых, социальные вопросы не решаются.

Понимаете, у того, кто работает в лесу, должна быть особая ментальность, и мы обязаны искать таких людей, в хорошем смысле чокнутых, из которых можно вырастить патриотов своего дела, которым предстоит уехать в деревню, вести хозяйство, нести культуру в массы, бороться с браконьерами. А для этого одних только знаний мало – надо еще и впитать дух профессии, цеха. Уловили, о чем я? О том, что нужен свой абитуриент. А что получилось сейчас? Вся масса потенциально готовых получить качественные знания рассасывается по десяткам мелких лавочек. И это – на фоне демографического кризиса. Даже ведущие вузы сталкиваются с тем, что некого учить. Если раньше к нам приезжали из обширнейшего Приволжского и других регионов, то теперь этот поток абитуриентов сильно уменьшился. В Ульяновске открыли свой факультет, в Казани – свой, в Нижнем – тоже свой. Аналогично в Ижевске, Уфе и Перми.

– Мне кажется, это связано еще и с экономическими причинами, поскольку небогатые семьи стараются не отправлять детей учиться далеко от дома.

– И это тоже. Родители думают: мы ему мешок картошки отвезли, проживет. Из областного центра домой на выходные приедет, а до Йошкар-Олы – 400-500 километров. В общем, шаговая доступность образования повысилась. И что, решилась кадровая проблема? Нет. А почему? Потому что ни школы, ни базы. Диплом есть – знаний нет. Вот такая ситуация.

– И как ее исправить?

– Вот это вопрос. Ведь все получили аккредитацию, лицензии. Но я вам скажу: такого опасного расползания не случилось бы, будь в обществе другое отношение к образованию. К сожалению, большинство ждет от вуза не знаний, а корочек. Это как раньше говорили: «поплавок» получил – он меня и держит, хотя, конечно, в советское время и образование было куда более качественным, и распределение существовало.

Сейчас среди всех укрупненных групп специальностей лесное дело по среднему баллу ЕГЭ – в конце рейтинга, вместе с сельским и рыбным хозяйством, машиностроением и вооружением. Это значит, что на лесные факультеты идет слабая абитура.

– Но вы же, я знаю, на первом курсе всех тестируете и доучиваете, особенно по физике и математике.

– Приходится. А теперь представьте: плохо подготовленные ребята пришли в школу с традициями, где есть кадры, есть база, и за пять лет мы их выводим в мастера. А если они попадают туда, где сами преподаватели не знают, как курсовую написать, как диплом подготовить? Если бы вы знали, как часто к нам обращаются из регионов с просьбой помочь! Но я бы не хотел винить этих людей, они не виноваты в том, что произошло.

– Весной на коллегии Минвуза вы сказали, что много лет мы разбрасывали камни, теперь пора их собирать.

– Сказал и понял, что меня поддерживают. Курс, который проводится министерством на повышение требовательности, я разделяю. С другой стороны, было бы неправильно и жестоко закрыть все вновь созданные факультеты. Мне представляется, единственный путь – это организация сетевого взаимодействия. Правда, оно всегда предполагает наличие какого-то центра. Кому-то надо быть во главе, направлять и координировать, опираясь не только на свои ресурсы, но и на возможности каждого участника процесса. Потому что, если даже в целом нет школы, ну, не успела сложиться, все равно есть отдельные хорошие преподаватели и талантливые студенты. Разве можно ими пренебрегать?

– Верно ли я поняла, что выход вы видите в интеграции?

– Да, в интеграции. Причем, как это осуществить, мы представляем, поскольку в последние годы успешно развиваем так называемый МОРЦ – межрегиональный отраслевой ресурсный центр в области лесного хозяйства, в котором сконцентрированы материальные и интеллектуальные возможности. Правда, пока это делается только для среднего и начального специального образования, но та же модель применима и для высшего. Например, в нашем вузе уже есть готовые, успешно работающие подразделения: центр коллективного пользования «Экология, биотехнология и процессы получения экологически чистых энергоносителей», учебно-опытный лесхоз, ботанический сад-институт и другие.

– Вы предлагаете вузам опираться на собственные силы?

– Считаю, что иного выхода у нас нет. Государство сегодня не в состоянии спонсировать всех сразу, нет таких средств, но поддержать эти центры коллективного пользования обязано. Причем не оно одно – это дело и предпринимателей, и отрасли в целом. А задача этих центров, наша, то есть – привлекать людей, приглашать на практику, переподготовку. Таким способом мы сможем добиться существенного прорыва в повышении качества образования.

– Где вы предлагаете организовать подобный центр?

– Их может быть несколько. Главное условие – хорошая школа, интеллектуальный потенциал и наличие материальной базы. Там должны быть свои экспериментальные площадки, свои полигоны, мощные информационные ресурсы, образовательные порталы, которыми могут пользоваться все участники.

– Вот вы сказали, что поддержать такую деятельность государство обязано. Но сколько нужно денег? Можете сказать хотя бы приблизительно, какая сумма требуется, например, вам?

– Зачем же приблизительно? Скажу точно: чтобы достичь мирового уровня подготовки, инвестиции должны составить полтора миллиарда рублей. Для масштаба: в федеральные университеты уже вложили в несколько раз больше.

– А же взять-то?

– В отрасли, но больше всего – в государстве, потому что дело это государственное. Лес в России – государственная собственность.

Если говорить об источниках финансирования, мне кажется, на первый план должна выступать триада: органы государственной власти, общественные объединения образовательных учреждений (Ассоциация лесного образования в этом году создана), общественные объединения работодателей (они должны формулировать текущие и перспективные кадровые ожидания предприятий отрасли). Задача опорных образовательных центров – объединить усилия этих трех сторон.

Говоря о том, чего реально можно достичь, приведу пример Финляндии. Страна определила для себя две базовые отрасли: электронику и лесное хозяйство. Сегодня в лесном машиностроении, деревообрабатывающей и целлюлозно-бумажной промышленности равных финнам нет. А почему? Потому что они сконцентрировались на этом. Более того: первая машина, которая выходит с завода, направляется в колледж или университет. Мы о харвестере только начали говорить, а наши студенты, которые вернулись со стажировки в Финляндии, рассказывают: там в колледже 15 харвестеров, 12 форвардеров. Целые классы, по 20 штук, симуляторов. Представьте только, какие условия для обучения! Финны такое могут себе позволить, мы не можем, а без этого никак. И если Россия не способна выделить столько ресурсов всем образовательным учреждениям, то давайте создадим точки роста, учебно-демонстрационные предприятия и инновационные учебные заведения. Тогда появятся хорошо подготовленные специалисты, которые будут работать в отрасли.

– Вы о науке ничего не сказали. За рубежом она чаще всего сконцентрирована в университетах. В СССР существовало противоестественное разделение: наука – одно, обучение – другое. Кто будет заниматься научным сопровождением образования?

– С рынком, в отличие от плановой экономики, такое разобщение науки и образования не сопрягается совершенно. Отраслевые НИИ все больше и больше хиреют, и задача ведущих лесных вузов – взять на себя научно-техническое обеспечение отрасли, объединить новые идеи и образование. Поэтому на такие федеральные центры мы возлагаем и координацию научных исследований.

– Да, план действий серьезный. Но у нас экономика трубы. Лес дает меньше полутора процентов ВВП. Может, в таком случае и вовсе ни к чему стараться?

– Вот и в моем вузе иногда говорят: раз лесной промышленности специалисты не нужны, зачем готовить? Отдали в аренду леса, там маленькие бригады с пилой бегают, заготовили два КАМАЗа, продали, все. Леспромхозы развалились. Но я отвечаю так: если прекратим подготовку кадров, отрасль не поднимется. Разве не абсурд – дать упасть лесному хозяйству великой лесной державы? Ресурс у нас неисчерпаемый, отечественная лесная школа замечательная, и вот так бездарно все завалить?! Полтора процента ВВП – это нормально? Лесная промышленность, лесное хозяйство могут быть как минимум вторыми по зарабатыванию валюты. Нефть и газ кончатся, а лес не иссякнет.

Беседовала Елена СУББОТИНА